Разрешите, пожалуйста, жить!
Эту точку зрения известного публициста Сергея Яковлева опубликовал журнал «Родина» в 1989 году. Прошло 22 года. Попробуйте найти пять отличий
Квалифицированный инженер работала несколько лет в НИИ под Москвой, имея прописку во Владимирской области. Администрация и профсоюз всё обещали помочь с жильем. А тут нагрянула паспортная проверка. И те же самые начальники, что сулили квартиру, требуют уволиться в один день «по собственному», грозят вписать в трудовую книжку статью (какую — неведомо, но врожденный страх действует: подала заявление).
Теперь вот ни работы, ни просвета впереди. Уехать? Но в Москве муж, у него комната (напополам с бывшей женой). Да и куда ехать человеку, промаявшемуся до сорока лет в общежитиях: родительского дома давно нет, а на новом месте не только жилья, но и прописки не получишь.
Так вот и бегают вдвоем с одной квартиры на другую, вздрагивая при каждом звонке в дверь. И не без оснований.
В молодости сгоряча ищешь конкретных виновников. Помню, лет десять назад приехал я с женой и ребенком в Новороссийск по распределению после аспирантуры. Был вроде бы со всех сторон защищен правами и не сомневался в своем завтрашнем дне. Это у них там, в «обществе без будущего», как сообщали наши газеты, молодежь не имеет ни работы, ни крыши над головой, а у нас… «У нас» крыши тоже не оказалось. И знаете, что больше всего меня тогда поразило? Что начальник, который должен был, по моим представлениям, не есть и не спать, пока не пристроит семью молодого специалиста, отправился вечером на концерт каких-то заезжих комиков. Мы тут под дождем на чемоданах, у него там улыбка до ушей…
С тех пор я, как любой гражданин, повседневно бываю в роли просителя, но такой отчетливой ярости, такого зримого образа врага уже не припоминаю. Со временем в душе укреплялся другой образ — бездушной машины, перемалывающей всех помимо чьей-то лично воли, без участия чьего-то злого умысла. Тут годятся разве что сравнения с фантазиями философа Франца Кафки: есть в одном из его романов Канцелярия, от которой люди до самой смерти ждут ответов на свои прошения, и чудовищный Телефон, имитирующий доступность этой самой канцелярии и ее заботу о людях.
Считается, что такая забота нужна, полезна, что она, может быть, главное наше достижение. С последним спорить не буду. Но забота заведомо предполагает бесправную неимущую массу и немногочисленный клан избранных, владеющих всем общественным богатством и раздающих его по своему усмотрению. Чем глубже пропасть между властью и народом, тем, значит, крепче забота. Ее мера прямо пропорциональна мере произвола — вернее, она сама суть произвол.
Ни в одной цивилизованной стране люди не связывают с первым лицом в государстве («добрым царем») столько надежд, как у нас. В Западной Европе бесчисленные письменные прошения, жалобы, кляузы имели место разве что при абсолютизме. У нас их количество неизменно росло и теперь, видимо, достигло предела насыщения, но тем ужаснее призрак кафкинской Канцелярии, в которой все они исчезают без следа. Чувству правовой защищенности взяться пока неоткуда, а ощущение пресловутой заботы стремительно испаряется.
Мы все не можем выбрать, с чего начать: с исправления нравов насильственными средствами или со смягчения режима? Такая вот задача, по своей принципиальной неразрешимости (в рамках сложившейся системы) сравнимая разве что с нашими делами в экономике. Народ, видите ли, настолько неблагодарен и груб, что чуть дашь ему послабление — тут же надо вводить новые драконовские указы.
На самом деле решение, конечно, есть. Писатель Б. Травен в своем романе «Корабль мертвых» (написанном в 20-е годы) сопоставлял различные, как теперь говорят, модели управления и совсем не в шутку утверждал, что на пароходе, где капитан всего лишь по-человечески обходился с подчиненными, последние угольщики вели себя так, что их можно было пригласить на бал в любое посольство. А у меня в памяти совсем свежий пример из нашей действительности: многотысячный митинг в Таллине весной этого года, праздничная манифестация прибалтийских народных фронтов — с флагами, факелами, песнями — и кого только там не было! Школьники и старики, мужчины и девушки, спокойные и тревожные, решительные и восторженные, но обязательно полные достоинства. И, представьте себе, ни одного милиционера на площади и прилегающих к ней улицах. Думаю, с достоинством это связано напрямую.
Пожалуй, от начала века, если не раньше, все революционное в России объединялось в ненависти к «обывателю». А ведь у «обывателя» в любые времена было одно бесценное свойство: он вопреки всем невозможностям изыскивал себе «экологические ниши», самим фактом своего существования утверждая приоритет личной жизни над бюрократической мечтой. Потому-то он был и остается главным врагом всех кузнецов организованного счастья. Стараясь закрепить личность в паспорте, родину — в прописке, они на деле лишают людей и того, и другого.
Можно ли хранить верность очагу, которого нет, стране, которая от тебя отрекается? Ведь именно нищета, бесприютность, отсутствие быта выработали у нас ужасный тип не то дикого кочевника, не то наемника: человек не привязан душой ни к какому городу или клочку земли, ни к одному пейзажу, ему абсолютно безразлично, какую память о себе оставит он в том или ином равно чуждом ему месте. Последствия этого принудительного странничества — запущенные, обезображенные города, покинутые деревни, гибнущая природа и самое, конечно, страшное — обнищавшие материально и духовно, практически на все готовые люди.
Я почти готов согласиться с оратором, заявившим на одном специально кое-кем организованном митинге примерно следующее: «Не нужно нам никаких прав, кроме права любить и защищать свою Родину!». В самом деле, многим уже и любить-то нечего. Прежде всего каждому из нас нужно обрести родину, но не ту парадную, что пишется непременно с прописной буквы, а будничную — просто место, где можно начать хоть как-то жить.
Сергей Яковлев,
журнал «Родина», 1989 год